И сердце теплое и чувства человечьи, 510 Все нити порваны, и все в противоречье. Младенец ждет груди, взыскуя молока, С надеждою следит, как движется рука, Тугих свивальников разматывая ткани, И улыбается, голодный, этой длани. 515 Но длань, недавняя дарительница благ, Теперь не жизнь сулит, а смерть несет, как враг, Которому претит убийство, но и гладу Не просто дать отпор, поскольку нет с ним сладу. Так в сердце матери то жалость верх берет, 520 То власти голода, увы, настал черед, И, к лону тощему младенца прижимая, С ним говорит не мать, а плоть едва живая: «Вернись в мое нутро, несчастный мой малыш, За молоко мое ты кровь мне возвратишь, 525 Противу естества она в утробе канет, И чрево матери твоей могилой станет». С дрожащею рукой никак не сладит мать, Поднять не в силах нож, дабы ягня заклать, Лишь давит пальцами на шее пульс с опаской, 530 И гулит сосунок, сочтя такое лаской, Но холодеет кровь при мысли о ноже, И дважды из руки он выпадал уже. В душе смятение, и все в глазах двоится, И оттесняет мать голодная волчица, 535 И дышит пламенем отверстый бледный рот, Здесь речь не о губах, зубам настал черед, Увы, не лобызать, терзать привычны зубы. Мы видим их следы: прокусы эти грубы,