а ее здравый смысл помогал там, где недоставало познаний. На одном из первых допросов мэтр Бопер поставил перед ней хитрейшую задачу, которой думал наверняка ее погубить: — Жанна, считаешь ли ты себя пребывающей в состоянии благодати? Все замерли, ожидая ответ девушки. Как бы она ни ответила, она попадала в ловушку. Сказать «да» — значило проявить «гордыню», недостойную христианки, ибо никто не может точно знать, обладает ли он благодатью. Сказать «нет» — значило подтвердить, что она недостойна быть божьей посланницей и является отверженной. Жанна разрешила трудный вопрос с поразительной простотой и находчивостью: — Если я вне благодати, молю бога, чтобы он ниспослал мне ее; если же пребываю в ней, да сохранит меня господь в этом состоянии. Судьи были поражены. Не удалось ее поймать и на другом запутанном вопросе. В то время католическую Европу раздирала «схизма». Несколько пап, избранные одновременно, боролись друг с другом. Констанцский собор ликвидировал «троепапие», но йскоре пап вновь оказалось двое. Жанну спросили: — Которого из пап ты считаешь настоящим? Девушка казалась удивленной. Она была слишком далека от церковных распрей. — А разве папа не один? Ей сказали, что нет. — Тогда, разумеется, настоящий папа тот, который находится в Риме! Против этого возразить было нечего.... И о чем бы ее ни спрашивали, она каждый раз находила простой и точный ответ. Ее спрашивали: • Ненавидит ли бог англичан? Жанна отвечала: • Любит ли он их или ненавидит, об этом мне