дела лет на шестнадцать, была ладно сложена и недурна собой. Таких сир Ребер обычно не пропускал. Но эта его неприятно поразила. Она, видите ли, без тени смущения заявила, что призвана спасти Францию! Она стала требовать, чтобы капитан отправил ее с конвоем к королю, которого девочка называла дофином и которому якобы должна была сказать нечто важное. Она пророчествовала и утверждала, что действует по велению божью. Бодрикур не любил самозванных пророков. Девка была явно не в своем уме. Что оставалось делать? Бросить ее для прочищения мозгов на несколько дней в холодную? Сир Ребер был в благодушном настроении. Ему почему-то стало жаль девчонку. Он подозвал ее провожатого, Дюрана Лассуа, и приказал отвести юную «святую» домой. — Передай ее отцу, — добавил заботливый капитан,— чтобы он надавал ей пощечин. Да, да, хороших пощечин, и в изрядном количестве! Вскоре Бодрикур забыл об этом происшествии и никогда бы о нем не вспомнил, если бы вдруг в эти горестные дни упрямая крестьянка не явилась снова. Она была в том же рваном платьишке и с тем же спокойно-упрямым выражением лица. На этот раз она проявила большую настойчивость. Жанна — так звали крестьянку — утверждала, что господь повелевает ей идти к королю, возглавить армию, снять осаду с Орлеана и короновать Карла в Реймсе как законного повелителя Франции. И тогда-то Бодрикура вдруг осенило. Уж не якорь ли это спасения, посланный судьбой? А что, если девчонка и вправду божья избранница? Быть может, она знает, что говорит? Почему не попытать счастья?... Если она поможет королю, тогда ему, Бодрикуру, успех обеспечен. Черт с ними, с англичанами и бур