Так, чтобы быть как бы тем, чьи весьма удивленья достойны, И как душа изнутри, так и тело извне, обоюдно; Или же тем, кто и телом могуч изнутри, и снаружи Он вкруговую покрыт сверкающим мощным оружьем 4. (Пер. О. В. Бычкова) По мнению византийского гуманиста, только прекрасная форма высветляет и «озаряет» мысль, глубже внедряет ее в сознание воспринимающих. Метохит напоминает Григоре о первостепенном значении эмоцио- {413}наивного воздействия речи, которая может вдохновить, увлечь слушателей, наполнить их сердца радостью. А если что-то доставило человеку удовольствие, то уже вряд ли когда-либо будет отвергнуто им 5. Интересно отметить, что у византийских гуманистов XIII—XV ее. не было единого представления о характере соответствия риторских приемов излагаемым мыслям. Так, современник Метохита Никифор Хумн упрекал этого вдохновенного певца красноречия именно за бесформенность его речей, за отсутствие художественного мастерства, за неумение найти для выражения того или иного смысла необходимые только для него слова и фигуры речи 6. Все гуманисты опирались на античные традиции, античную эстетику слова, но понимали ее по-разному, использовали разные источники многопланового наследия древности. В эстетике слова для них важнейшим источником была риторика Гермогена. На нее, в частности, активно опирался энциклопедист Иосиф Ракендит 7. Он сторонник «подражательного» принципа словесного выражения. Слог должен буквально соответствовать содержанию, быть «уместным». Так, если речь идет о лужайке, то необходимо «пользоваться цветистым и плавным слогом», а если о войне, то речь оратора «должна быть более быстрой, фигуры в ней должны ошеломлять, воспроизводя соперничество борющихся сторон» (Памятники. IX— XIV. С. 345—346). Красота речи, ее украшение, согласно гуманистам, не простой довесок к смыслу, но фактически душа словесной материи, оживляющий ее внутренний свет. Речь и ее члены остаются безжизненным, полагал Иосиф, до тех пор, «пока они не обработаны и не украшены» (Там же. С. 344). Красота наделяется здесь значительно большим смыслом, чем это может показаться человеку, привыкшему видеть в ней лишь «риторские побрякушки». Отсюда такое напряженное внимание гуманистов к искусству слова, к эстетическим принципам организации речи. Слово потрясает души людей, оно же отражает глубинные законы бытия. «Дайте мне силу трагических песен Орфея,— восхваляет эмоциональную мощь словесного искусства Никифор Григора,— чтобы и я мог подвигнуть бездушную природу к состраданию нашим несчастьям. Дайте мне тех, кто некогда на реках вавилонских испускал плач из глубины сердца о несчастном Сиона, чтобы они достойно оплакали и наше горе, в которое повергла нас смерть властелина» (Greg. X. 1. Р. 471). Столетие спустя другой гуманист — Георгий Трапезундский не менее высоко, хотя и под другим углом зрения оценивает словесное искусство своего знаменитого современника Георгия Гемиста Плифона. Его молитвы к Солнцу отмечены «столь изящным соединением слов, прелестью гармонии и звучностью форм, сопряженной с достоинством, что кажется невозможным что-либо добавить» 8. Речь, адекватная передаваемому смыслу, полагали поздние византийские гуманисты, так же органична и гармонична, как и сама природа — творение Высшего Художника. О характере этого творения достаточно ясно высказался сам Гемист Плифон в 16-м гимне, посвященном Зевсу,— умонепостигаемому творцу мира в неоязыческом мировоззрении одного из последних византийских {414} гуманистов. Произведения этого верховного творца Файл byz3_415.jpg g Сон Иосифа. Ок. 1316—1321 гг. Стамбул, Кахрие Джами. Мозаика на северной стороне внешнего нарфика Two Poems by Theodore Metochites / By I. Sevcenko, J. Featherstone. Broocline (Mas.), 1981. Р. 28—30. Ibid. P. 30. См.: ФрейбергЛ. А., Попова Т. В. Указ. соч. С. 235—236. Текст его «Риторики» см.: Rhetores graeci / Ed. С. Walz. Stuttgart, 1836. Vol. 3. Цит. по: Медведев И. П. Византийский гуманизм. XIV—XV ее. Л., 1976. С. 68.