шею василевса заботу о подданных (Al. Makr. Dial. Р. 217. 14—16). Зачастую образ монарха приводился в соответствие с конкретными задачами текущего дня. Так, в преамбуле одного из хрисовулов Андроника II, написанного в условиях внешнеполитической опасности, акцентируется внимание на образе императора- полководца 6. Однако в трудах писателей, имевших даже одинаковые семейные традиции, социальное положение и образование, в рамках, на первый взгляд, однозначного набора добродетелей идеального василевса находили отражение столь существенные нюансы, что в конечном счете их точки зрения становились принципиально противоположными. Николай Кавасила и Димитрий Кидонис — земляки, друзья с детских лет, аристократы по рождению — с обретением жизненного опыта разошлись в своем понимании образа правителя. Николай Кавасила в наборе присущих василевсу добродетелей, восходящем к античной традиции, делает акцент прежде всего на христианских добродетелях государя — человеколюбии и благочестии. Последнее из названных качеств (еиоереиа) {256} в энкомиях Кавасилы приведено не в общем перечне достоинств василевса, но выделено особо в композиционном отношении 7. Несомненно, уже в этом нюансе можно предугадать последующую идейную трансформацию Кавасилы, приведшую его к поддержке и развитию мистического учения па-ламизма, оказавшего столь негативное влияние на общественный климат в империи в условиях нарастания внешней опасности. Димитрий Кидонис, отталкиваясь от того идеала правителя, который был сформирован в годы его совместной учебы с Николаем Кавасилой, в отличие от последнего избрал в качестве определяющей черты в образе василевса просвещенность. «Василевс, украшенный всяческой мудростью», таков идеал, который поставлен в центр концепции Кидониса. Оба фессалоникийца, стремясь увидеть воплощенным свой идеал главы государства, связывали его, с таким энергичным и противоречивым политическим деятелем, как Иоанн Кантакузин. Каждый из писателей находил в нем импонирующие черты. Причем в то время, как Кавасила утвердился в своем выборе, поскольку Иоанн Кантакузин избрал идейным знаменем своей политики паламизм, Димитрий Кидонис, занимавший как «месадзон» самое близкое к императору место в политической иерархии, испытал глубокое разочарование в своем избраннике, ибо паламизм был несовместим, по представлениям Кидониса и других прогрессивно мыслящих людей того времени, с истинной просвещенностью и подлинной духовной культурой (Cydon. Corresp. S. 95—100) 8. Концепция идеального правителя Димитрия Кидони-са опиралась на позиции гуманизма. Приведенный пример отказа двух крупных мыслителей XIV в. от одинакового, основанного на традициях идеала правителя и их перехода на различные политические позиции свидетельствует о том, сколь тесно переплетались в Византии с середины XIV в. политика и идеология, сколь сильное воздействие оказывали богословские пристрастия на политические симпатии и в конечном счете на политическую платформу. Поздневизантийские мыслители обращались не только к вопросам о сущности и характере императорской власти, но и к проблеме государственного управления 9. Осмысление этой проблемы, несомненно, также является одним из важнейших элементов политической культуры общества. Порожденная философией Платона идея монархической власти как лучшей формы правления всегда доминировала в политическом сознании византийцев 10. Феодор Метохит, говоря о трех возможных формах политического устройства — монархии, аристократии и демократии (Theod. Metoch. Misc. Col. 604—642), отдавал предпочтение монархическому строю. По его мнению, предоставляемая людям свобода, правовое и имущественное равенство не могут дать желанных результатов, ибо участие в управлении государством большего числа людей приводит к тому, что истинно талантливые люди не могут проявить себя. Писатель подтверждает свой тезис о нежелательности демократии ссылкой на современную ему Геную, ко- Радченко К. Религиозное и литературное движение в Болгарии в эпоху перед турецким завоеванием. Киев, 1898. С. 153. 7 Паляковская М. А. Политические идеалы византийской интеллигенции середины XIV в. (Николай Кавасила) // АДЕН. 1975. Т. 12. С. 104—116. 8 Поляковская М. А. Димитрий Кидонис и Иоанн Кантакузин: (К вопросу о политической концепции середины XIV в.) // ВВ. 1980. Т. 41. С. 173—182. 9 Медведев И. П. Византийский гуманизм XIV—XV ее. Л. 1976. С. 132—136. 10 Malafosse J. La monocratie byzantine // La monocratie. Bruxelles, 1969. T. II. P. 46—47.