Жак Ивер: «Новые забавы и веселые разговоры» сам король. Предоставьте только случай. Нечего и говорить, как кичился этим наш цирюльник. Спесь его вскоре превзошла всякие пределы. Однажды он сказал мастеру Жану Понтале: • Знаете что, Понтале? С сегодняшнего дня вы больше не будете звать меня на ваши игры каждый день. Я хочу участвовать лишь в каких-нибудь нравоучительных представлениях, где должны выступать знатные лица вроде, например, королей, принцев и вельмож. А кроме того, я хочу играть лишь самые лучшие роли. • В самом деле, — сказал мастер Жан Понтале, — вы правы и вполне этого заслуживаете. Почему вы не надоумили меня раньше? Я сделал большой промах, что не догадался сам. Но теперь у меня есть для вас на будущее время кое-что приятное: я задумал одну очень хорошую вещь и дам вам на подмостках самое лучшее место. Для начала я прошу вас прийти ко мне в будущее воскресенье. Я должен представлять одну интереснейшую мистерию, в которой будет выступать царь Великой Индии. Ведь вы согласитесь играть эту роль? Не так ли? • Да, — ответил цирюльник, — кто же может сыграть ее, кроме меня? Только дайте мне именно эту роль. Понтале исполнил свое обещание на другой же день. А в день представления наш цирюльник показался на сцене сидящим на троне со скипетром в руке в самом пышном царственном великолепии, какое только когда-либо выпадало на долю цирюльника. Между тем мастер Жан Понтале сделал уже все приготовления, чтобы высмеять господина цирюльника. Он охотно читал прологи к своим представлениям сам, и когда зрители собрались, он, хотя и вышел на ступеньки последним, выступил, однако, первый и произнес следующие слова: в а ш с м и р е н н е й ш и й с л у ж и т е л ь , Н е з н а т е н р о д о м , н е б о г а т . Н о э т о т Ж н д и и в л а с т и т е л ь Щ а с т е э с р н ъ щ с щ б л и л м н е з а д . Чтобы больнее высмеять кичливость цирюльника, он произнес эти слова с самыми забавными ужимками, и все представление вел так, что царь Индии должен был молчать и не показывать вида, что сердится, ибо в противном случае он мог бы испортить игру. И научил же он тогда господина цирюльника играть царей, и пожалел же тот, что не отправился в свою баню! Про этого же Понтале ходит, например, еще такой рассказ (хотя некоторые и отрицают, что в нем рассказывается про него, но о ком бы он ни был, а рассказ интересный). В какой-то большой праздник один священник взошел на кафедру читать проповедь. А читая проповедь, он очень часто уклонялся в сторону и угощал своих слушателей самой вздорной болтовней. — Как вы думаете, — говорил он, — кто я? Очень мало таких священников, которых можно допустить к кафедре. Даже самые ученые священники большей частью совсем не умеют читать проповедей. Но бог дал мне и ученость, и ораторский талант. Я просвещен всеми науками. Затем, показав пальцем на свой лоб, он говорил! — Сын мой, если тебе нужно знать грамматику — она здесь. Риторику — она здесь, философию — она здесь. Богословие — я могу поспорить в нем с любым сорбоннским доктором. Еще три года назад я ничего не знал, а теперь вы видите, как хорошо я читаю проповеди. Бог посылает свои милости кому следует. Однажды мастер Жан Понтале, собравшись давать в послеобеденное время какое-то интересное представление и хорошо зная этого проповедника, прохаживался уже в костюме и гриме по городу и случайно подошел к церкви, где этот проповедник читал проповедь. Мастер Жан Понтале остановился на площади возле церкви, и чтобы заставить его умолкнуть, а также чтобы зазвать слушавший его народ на свое представление, погромче и побольше бил в свой тамбурин. Но вышло как раз наоборот. Чем больше он производил шуму, тем громче кричал проповедник. У Понтале с проповедником или, точнее, у проповедника с Понтале началось состязание — кто победит? Наконец проповедник пришел в ярость и громко, повелительным тоном сказал слушателям: - Идите и велите этому тамбурину замолчать! Но никто его не послушался, а если кой-кто вышел из церкви, так только затем, чтобы посмотреть на мастера Жана Понтале, который продолжал еще сильнее бить в свой тамбурин. Видя, что Понтале не перестает и что никто не повинуется проповеднику, последний сказал: