пая месть гонителям христиан»1, то в последующие времена «... Социальные принципы христианства превозносят трусость, презрение к самому себе, самоуничижение, смирение, покорность, словом — все качества черни, но для пролетариата, который не желает, чтобы с ним обращались как с чернью, для пролетариата смелость, сознание собственного достоинства, чувство гордости и независимости — важнее хлеба»2. Весьма характерно для критиков христианства — и это отнюдь не только позиция, занимаемая в целом марксистской философией, — противопоставление раннего и позднего христианства; близка к ней и точка зрения, различающая характеристику личности Христа и объективного основания христианского мировоззрения: «Христос воплотил в себе боль, безысходность, безнадежность придавленных социальным гнетом народных масс Римской империи. К милосердию взывают побежденные, к справедливости — бесправные, к любви — отверженные... Когда мы говорим, что источником евангельского нравоучения является бессилие, то не имеем в виду бессилие Христа как личности, о которой можно судить по евангельским рассказам. Напротив, образ евангельского Христа являет нам человека большой духовной силы, способного выдержать самые тяжелые испытания ради идеи служения людям и, более того, принять ради нее смерть. Точно так же и немало христиан, глубоко веривших и стремившихся жить по вере, были людьми большой силы воли и мужества, о чем свидетельствуют, в частности, и их "подвиги" на поприще самоистязания. Тем не менее социально-психологический источник, из которого родилась евангельская нравственная проповедь, — это слабость, бессилие перед условиями социальной жизни»3. Таким образом, в истолковании исторической роли христианства в философско-этическом учении марксизма превалирует негативная оценка, базирующаяся на МарксК., Энгельс Ф. Собр. соч. В 50 т. Т. 22. С. 478, 485. Там же. Т. 4. С. 204-205. Щербаков В. Н. Иллюзия добра. Моральные ценности и христианская вера. М., 1982. С. 126, 131.