«свободной мысли» в отдаленном прошлом — сюжеты, в которых так много переклички с временем, когда в николаевской России, по словам самого историка, «деспотизм... не может ужиться с просвещением». Он привлекал внимание студентов и к различиям, к диалектике развития культуры как составной части всемирно-исторического процесса. «Всякий период имеет известную сумму идей, ему исключительно принадлежащих», и точно так же, подчеркивал он, каждому пароду принадлежит незаменимый вклад в общее духовное богатство88. Поэтому Грановский упрекал многих историков, в их числе Нибура, в недооценке или даже игнорировании таких высоких цивилизаций древности, как индийская и китайская. Поэтому и сам он в пределах своего курса, посвященного истории европейского средневековья, столь значительное место уделяет истокам этой эпохи, в том числе культурным. Он высоко оценивает великое античное наследие, отмечая в то же время его уязвимые места: «Греческий мир был явлением, необыкновенно изящным, однажды показанным истории; но он был основан на началах односторонности, на которых не мог долго существовать». Эта односторонность — производная в первую очередь от рабства 89. Если «демос афинский» активно слушал своих ораторов, историков, философов и мог потому идти «в уровень с... образованием», то впоследствии происходит все более резкое отчуждение народных масс от античной культуры90. Грановский 'отмечал, что «в древнем мире, как и в нашем, есть одно общее явление: к...науке приступают немногие»91. Другое, менее заметное, но не менее существенное проявление той же односторонности — нарастающий прагматизм философии и культуры вообще: в Римской империи мысль была обращена едва ли по всецело к практической жизни (Лекции, 1961, с. 107). В этой связи он говорит о положении наставников, учителей: при Веспасиане, рассказывал Грановский, большая часть их уже отложилась «от официальных верований государства», а между тем «в школе и на кафедре должны были исповедовать истинность государственнилх учреждений», отсюда происходило (и в этом Грановский видит главное зло) раздвоение «убеждения и речи, мысли и выражения, сущности и формы»92. Те, кто противостоял этому злу, говорит историк, заслуживают «глубокого уважения», например стоики93, но ни они, ни иные школы и наев ГБЛ, ф. 178, 3598, XXV, л. 159 об., 1G0. 89 Надобно было, говорит здесь Грановский, «чтобы за свободного грека работал другой и снял с пего всю тяжесть житейских забот, тогда грек развивался как художник и ученый» (ЦГАЛИ, ф. 152, on. 1, ед. хр. 1, л. 112 об. — 113). 90 ГБЛ, ф. 178, 3598, XXV, л. 241. " Там же, XVIII, л. 20 об. 92 «В Риме,— говорил он,— все было ложь, и...величайшая ложь — обоготворение императоров» (Лекции, 1961, с. 107). 93 Здесь обнаруживаются следы творческого общения Грановского с Герценом; в одной из своих рецензии (см.: Грановский Т. И. Соч., с. 462) ou пи*