но и «для всех и каждого», успешно реализовалось самим Грановским. Тенденции к признанию значительной роли материального фактора и к сближению истории с естественными науками, присущие Т. И. Грановскому о начала его деятельности, заметно усилились в последние годы его жизни. В актовой речи 1852 г. Грановский подверг решительной критике предшествующую историографию, начиная от античных авторов и кончая Б. Г. Нибуром, К. Риттером, Г. Галламом и Г. В. Гегелем, за чисто политическое освещение истории. Последнего еще резче, чем прежде, он критиковал за стремление вставить историю «в рамки произвольного построения»21. Всю же предшествующую историографию он критиковал за примитивно-дидактический или иллюстративный подход к истории, но главное — за недостаточную ее научность и игнорирование достижений естественных наук22. Сблизить историю с естественными науками, поставить ее в один ряд о ними — в этом едва ли не главный пафос данной речи23. Отходя от чисто идеалистической трактовки истории, ученый подчеркивал в этой речи двойственную основу развития общества. История для него, с одной стороны, «свободное творчество духа человеческого», а с другой — содержит в себе «независимые от него данные природой условия его деятельности»24. В связи с этим Грановский требовал от историков широкого использования новых методов исследования: историко-географического, антропологического, сравнительно-исторического и, особенно, статистического. Лишь применение этих методов позволит, по его мнению, сделать историю точной наукой. При этом сам он широко использовал в этой речи данные географов Бэра и К. Риттера, антрополога В. Ф. Эдвардса, ботаника Д. И. Мейера и других ученых-естественников. Все содержание речи 1852 г. свидетельствует о том, что ученый к этому времени сделал определенный шаг в сторону признания роли материального фактора в истории. Однако материалистические тенденции сосуществовали у Грановского с идеалистическими. Его общеисторическое мировоззрение приняло форму дуализма, характерного в это время и для наиболее передовых буржуазных историков на Западе, также стремившихся превратить историю в науку. Однако русский ученый в отличие от большинства историков-позитивистов, развивавших сходные взгляды на Западе, не утратил при этом, как отметил еще Е. А. Косминский25, своего диалектического понимания истории, избежав плоского эволюционизма, характерного для позитивистской историографии. 21 Там же, с. 25. 22 См.: Там же, с. 26. 23 См.: Там же, с. 19—22. 24 Там же, с. 26. 25 См.: Косминский Е. Л. Указ. соч., с. 431,