Который ведал тайну братних мук И, кстати, сведущ был насчет наук. Да, поверял Аврелий лишь ему Свои страданья, больше никому, - Памфила молчаливей и скромнее, Пылавшего к прекрасной Галатее. Была снаружи грудь его цела, Но в ней засела глубоко стрела, А раны нет, как всем известно, хуже, Чем та, что подлечил ты лишь снаружи, Стрелы же смертоносной не извлек. Брат плакал, но ничем помочь не мог. И вдруг ему одно воспоминанье Пришло на ум: то было в Орлеане, Где он учился и всегда готов Был, по примеру прочих школяров, Увлечься всем, что странно, незнакомо, Как, например, волшебных чар приемы. Он вспомнил, что однажды там зашел К товарищу и, посмотрев на стол, Тотчас увидел, что на нем, раскрыт, Учебник белой магии лежит: (Товарищ книгу эту, знать, читал, Хоть вообще он право изучал.) В ней автор объяснял луны значенье, К ней двадцати восьми жилищ влеченье, И мало ли еще что было там, Что кажется лишь болтовнею нам: Святая вера ограждает нас От наважденья и обмана глаз. Когда об этой книге вспомнил он, В нем дух взыграл, надеждой окрылен, И он подумал: «К брату исцеленье Теперь придет, — не может быть сомненья, Что с помощью таинственных наук Возможно зренье одурачить вдруг, Как делают волшебники. Слыхал На праздниках нередко я, что в зал Они обильно воду напускали, И, как по озеру, в обширной зале Скользили лодки тихо взад-вперед. Иль вдруг казалось, грозный лев идет, Иль расцветает благовонный сад, Иль со стены свисает виноград, Иль замок высится, как исполин, - И вдруг все исчезает в миг один. Так был искусен зрения обман. Отправиться нам надо в Орлеан, Где школяра, быть может, мы найдем, Что с лунными жилищами знаком И сведущ в магии. Он, безусловно, Избавит брата от тоски любовной. Уверен я, что может волшебство Утесы эти, все до одного, От зрения людского отвести