Как повелось уже из года в год, Созвать на праздник верный свой народ. Вновь иды мартовские наступили. Феб в эти дни в своей был полной силе, - На Марса глядя, весело сверкал И по лазури путь свой направлял В жилище зной несущего Овна. Погода сладости была полна, И в солнечных лучах сверкали птицы; Из глоток их не уставала литься Песнь благодарности за свежий луг И за спасение от тяжких мук Зимы, в чьей длани острый, хладный меч. Царь Камбускан, о коем шла уж речь, В роскошной мантии, в златой короне, Средь приближенных восседал на троне И задавал такой богатый пир, Какого не видал дотоле мир. Дня летнего мне б не хватило, верно, На описанье роскоши безмерной Разнообразных и несчетных блюд. Считаю я за бесполезный труд Вам говорить о цаплях, лебедях И необычных рыбах на столах; Премногое, что не в чести у нас, У них считалось лакомством как раз. Не мог бы, думаю, никто на свете Подробно описать все блюда эти. Напрасно утомлять не стану вас - Тем более что уж не ранний час - Подробностями лишними и сразу, Не медля, к своему вернусь рассказу. Так вот, когда уж третье блюдо съели И Камбускан игрою менестрелей Пленительною слух свой услаждал, Какой-то рыцарь у преддверья в зал На медном скакуне вдруг появился. На пальце перстень золотой светился, В руке держал он зеркало высоко, И обнаженный меч висел у бока. К столу подъехал этот рыцарь вдруг, И воцарилась тишина вокруг. Все, кто присутствовал, — и стар и млад, В него вперили изумленный взгляд. А незнакомый рыцарь на коне, Весь, кроме головы одной, в броне, Поклон царю отвесил, а затем Его супруге и дворянам всем С таким изяществом и знаньем правил, Что сам Гавейн 228 его бы не поправил, Когда б вернуться снова к жизни мог Гавейн — в «Артуровом цикле» — племянник короля Артура, слывший образцом галантности и рыцарского вежества. Сей рыцарских обычаев знаток