Он волосы прилежно расчесал, Корицы, кардамона пожевал, «Листок любовный» 99 сунул под язык (Он верить в снадобье сие привык) И, добредя до Плотникова дома, Прильнул к ее окошечку резному Так, что ему косяк вдавился в грудь, Откашлялся, чтобы передохнуть, И начал так: «Сладчайшая богиня, К моей мольбе склонися ты хоть ныне, Дыханье уст твоих мне что корица. Души моей пресветлая денница, Скажи хоть слово другу своему, И мысленно тебя я обойму. Жестокая! Ведь нет тебе заботы, Что я ослаб не от ночной работы, Что от тоски меня бросает в пот, Что стражду я уж скоро целый год. Я — что теля, от вымени отъято, Что голубок, любовию объятый. Мне внутренность сжигает огневица, И ем я мало, словно я девица». «Пойди ты прочь, напыщенный осел! - Она ответила. — Зачем сюда пришел? Выклянчивать улыбки, поцелуя, Ты знаешь сам, что не тебя люблю я. Ступай же прочь и не мешай мне спать, Не то тебя сумею наказать». «Увы! О, горе мне! — заохал он. - Бывал ли так поклонник награжден? Ну поцелуй меня хоть раз, голубка, Узнать хочу, твои сколь сладки губки». «Тогда уйдешь?» — спросила тут она. «Фиал печали изопью до дна, Но все ж послушаюсь». — «Так обожди же, Ну, подойди к окошку, и поближе». Авессалом к стеклу совсем пркникнул, И Николас с досады чуть не крикнул. Но Алисон его слегка толкнула И тихо на ухо ему шепнула: «Тс! Тише! Будешь ты, мой друг, доволен, И посмеемся мы с тобою вволю». А у окна Авессалом стонал, Но в глубине души он ликовал: «Вот наконец предел моих желаний. Сей поцелуй — залог ночных лобзаний. Приди, любовь моя! Мой добрый гений!» И встал перед окном он на колени. «Скорей! — она ему. — Ко мне нагнись, Пока соседи все не поднялись». Запекшиеся облизнул он губы, «Листок любовный» — ароматная трава. От нетерпенья застучали зубы