Ведь человека бьют, как скот рогатый, Сажают в тюрьмы, башни, казематы; Он терпит боль, несчастье и тревогу, И часто незаслуженно, ей-богу. Скажите, где же мудрость провиденья, Когда невинность терпит зря мученья? Ведь человек страдает тем сильней, Что должен по религии своей Во имя бога страсти побороть, А скот творит, чего желает плоть. Подохнет скот — и нет ему забот, А человека наказанье ждет, Хоть он ив жизни зло и скорбь терпел. Поистине, таков его удел. Пусть богослов на это даст ответ, Одно я знаю: полон муки свет. Увы, я вижу, вор и подлый змей, Изведший многих праведных людей, Свободно ходит и живет прекрасно, А я — в узилище томясь всечасно, Гоним Юноной бешеной, ревнивой, Почти что обескровившею Фивы (Хоть крепки были стены и брустверы), Терплю к тому еще и от Венеры, Боясь Арситы и к нему ревнуя». Но тут о Паламоне речь прерву я, Его в тюрьме оставлю и в плену И об Арсите вновь рассказ начну. Проходит лето, удлинились ночи, Страдают вдвое горше и жесточе И узник и влюбленный, и, ей-ей, Не знаю я, чей жребий тяжелей. Сказать короче: бедный Паламон Пожизненно в темницу заключен, Чтоб в ней томиться до скончанья дней; Арсита ж изгнан из державы сей, И никогда под страхом смерти впредь Возлюбленной ему не лицезреть. Кому ж теперь — влюбленные, решите! - Тяжеле? Паламону иль Арсите? Ведь этот даму видит день за днем, Но сам он скрыт в узилище своем, А тот повсюду ходит без труда, Но дамы не увидит никогда. Судите сами: вам оно видней, Я ж возвращаюсь к повести своей. Арсита в Фивах жил и сокрушался, Твердил: «Увы!» — и часто чувств лишался: Он с дамою своей навек в разлуке. Я вкратце вам скажу об этой муке, Что не был и не будет так убит Тоской никто — с тех пор как свет стоит. Еда, питье и сон на ум нейдут, И стал он тощ и высох, словно прут. Глаза ввалились, смотрит мертвецом,