• Я хотел бы остановиться здесь на ночь, если вы будете так добры. • Я-то соглашусь тебя приютить, но боюсь это делать. Как бы не съел тебя мой сын, а он скоро домой вернется. Он съедает всякого, кто забредает сюда, никого не жалеет. • А если вы будете так добры, что спрячете меня где-нибудь в уголке, может, он и не съест меня? • Спрятать-то спрячу, а только он в любом месте человека найдет по запаху и никого не пощадит, кроме родственников. • Кроме родственников? Но и вы, и ваш сын приходитесь мне родней, ведь ваша бабушка и моя бабушка обе были бабушками! • И то верно! — согласилась старуха. — Ну тогда все хорошо! Заходи и поешь чего-нибудь. • С удовольствием, я очень проголодался. • Тогда иди к столу, вот блины, а вот молоко. Так оно и было: на столе была огромная гора блинов. Каждый блин был величиной с городскую площадь Ландерне, и наш моряк даже не мог сдвинуть блин с места и, сколько ни ел, не смог съесть даже четверти его, хоть и был ужасно голодный. Миска с молоком была величиной с чан для стирки, а ложка — больше таза, так что пришлось ему обойтись без молока. Едва он успел поркинать, как услышал ркасный шум, будто ветер поднялся. • Это что такое? — спросил он у старухи. • Это мой сын домой возвращается, мой сын, Нижний ветер, давай иди куда-нибудь спрячься. Моряк так и сделал. Тут в дом вошел старухин сын. Страшный он был на вид: его рр и, ноги и голова были перемешаны друг с другом, то вытягивались, то уменьшались. У него было три больших крыла, а на них — маленькие крылышки. Они лежали сложенными вдоль его хребта. Весь он мог принять какую угодно форму, мог привязать свою голову к своему же горлу. Длинные волосы были обернуты вокруг тела, глаза у него были как у дикого быка, а рот — больше, чем устье печи. Едва он вошел в дом, как тут же закричал: — Матушка, здесь кто-то есть!