Воскрешение. Торжество жизни попранием смерти смертью же. Совершеннейшая, «химически чистая» белизна. ïaKoe становится возможным лишь благодаря амбивалентной природе держащей заземленное, мирское духотворчество). Алхимия устроена антитетически противоречиво. Но гордынный творчески индивидуальный пафос адепта герметического искусства ослабляет томление по богу. В алхимии в последнем счете оказываются тексты, в точности соответствующие алхимическому делу, отмеченному гордым именем —Scientia immutabilis, присвоенным алхимии ревностными ее служителями. Сама же паракультурная алхимическая деятельность, взятая целиком,— грандиозная вещественная, материально-предметная антитеза одухотворенному магистральному средневековью. Соединить вещь и имя, осуществив тем самым средостение средневековой схоластики и средневекового ремесла,— пустяк для адепта алхимического искусства. Алхимик говорит: «Возьми, сын мой, две унции ртути ^Z^^l з~°мГе°тР^00;^=ей пХГщ=^^ строгий цеховой устав — незыблемой норме разночтений; создание пригодной в дело вещи-бутафорскому реквизиту золотоиодобных безделиц. Слово, обращенное к богу — овеществленному слову алхимиков. Вещь как свидетельство бога отменяет вещь как бесплотный ее знак. Деяние, не столько свидетельствующее о деле, сколько указывающее на дело и тем самым опустошающее его. Совместная, сопряженная жизнь алхимии и собственно средневековой культуры от генезиса до исторической исчерпаемости — впечатляющее свидетельство игры антитетических оппозиции, взятых не в частных поворотах средневекового мышления, но в целом — в глобальном общекультурном контексте. Человек западного средневековья — арена этой игры, ристалище специфически средневековых глубинных противоречий. Странные вещи творились в этом странном средневековье! Стигматы святого Франциска.