Эти единичные выступления, впрочем, не принесли пользы Жанне. Мэтр Лойе, высказав свои суждения, поспешил покинуть Руан. Мэтр Гупвиль не успел уехать и был брошен в тюрьму. Винчестер и Кошон не обнаруживали склонности щадить тех, кто мешал им расправиться с их жертвой. Наконец-то судьи напали на верный след! Жанну тщательно расспрашивали о ее видениях и голосах. Этот пункт допроса можно было особенно заострить и повернуть в нужном направлении. Но Жанна была очень осторожной. Ее голоса были голосами ее сердца, ее миссии. Уже на первом заседании, давая присягу, она оговорила свое право молчать о самом сокровенном. Однако опытные крючкотворы, умело варьируя вопросы, перетасовывая их и спрашивая го внезапно, го как бы между прочим, сумели все же заставить ее рассказать кое-что.... 14 марта в тюрьме ее допрашивал сам монсеньер Кошон с одним из своих ассистентов. Епископ начал издалека: — Жанна, знаешь ли ты через откровение свыше, что тебе удастся спастись? Девушка почуяла недоброе. — Это не относится к процессу. Неужели вы думаете, что я стану говорить против себя? Епископ настаивал. Жанна продолжала упорствовать: — Я во всем полагаюсь на господа бога. Он сделает все, как ему будет угодно. Лицо епископа изобразило презрение. — Значит, твои голоса вообще ничего не сказали тебе об этом? Удар попал в цель. Девушку взяло за живое. Ах, эти попы думают, что ей ничего не известно! Что ее голоса не ободряют ее, не предрекают ей спасения! Так пусть же знают!