грубой брани и пьянства, нещадно изгоняла нз армии девиц легкого поведения, предостерегала от воровства и грабежей, обычных в лагерной жизни. Капитаны с удивлением смотрели на небывалого полководца в белых доспехах и покачивали головами. Многое повидали опи на своем веку, но такого еще никому не доводилось... Ну и девка! Подумать только, как она смело действует, как уверена в своих словах и поступках! Опа бесстрашно идет одна в общество заядлых рубак и сквернословов, ничего не боится и почти всегда добивается своего! Ее слушают! Ее распоряжения выполняют! Даже такой отпетый богохульник и ругатель, как седовласый Ла Гир, воздерживается в ее присутствии от своих словесных вывертов! Находятся, конечно, отдельные бродяги, которых и ей не прошибить. Кое-кто пытается скабрезинчать, кое-кто насмехается над ее военными «познаниями». Но насмешки не задевают девушку, а зубоскалов опа быстро ставит на место. Ну и девка, ну и главнокомандующий! При ней и де Буссак, и де Гокур, и даже сам герцог Алансонские выглядят начальниками второго сорта. Солдаты, кроме нее, никого не желают" признавать. Да, с такой — это можно сказать заранее — хлопот и неприятностей не оберешься!... Жанна диктует письмо. Это очень трудная работа. Девушка то и дело морщит лоб. Секретарь д'Олон быстро строчит пером по пергаменту. Жанна думает и говорит по нескольку слов, а капеллан, брат Паскерель, поправляет ее обороты и придает мысли нужный оттенок. Это письмо она отошлет годопам. Уже находясь в Пуатье, Жанна продиктовала краткое воззвагиие к английским военачальникам. Новое письмо будет подробнее и обстоятельнее. Основная его цель — внушить врагу, что мир лучше войны. Жан д'Олон пишет и пишет. Строка за строкой ровно ложатся на желтоватый пергамент.