гомон мог считать этого человека только потому, что тот был гвельф, а сам он гибеллин,376 — он вытащил из груди его сердце и, с великой поспешностью поджарив его на угодьях, съел его, а когда его спросили, каково оно на вкус, сказал, что никогда не едал ничего вкуснее и лакомое этого блюда. Ему, однако, и этого было мало, — он убил беременную жену погибшего и, вытащив из чрева ее плод, разбил его об стену. После этого он насыпал в эти растерзанные тела овса и стал кормить им лошадей. Как вы думаете, мог такой человек пощадить девушку, если бы он заподозрил, что она против него что-то содеяна? • Надо сказать, — заметила Эннасюита, — что герцог Урбинский не столько был разгневан тем, что сын его хотел жениться по влечению сердца, сколько тем, что девушка эта была бедна. • Мне кажется, что вы не должны в этом сомневаться, — ответил Симонто, — вполне естественно, что итальянцы любят сверх меры то, что создано лишь для служения плоти. • Еще того хуже, — сказал Иркан, — они обожествляют вещи, которые противны природе человека. • Вот это и есть те грехи, которые я имела в виду, — сказала Лонгарина, — вы ведь хорошо знаете, что любить деньги ради них самих — это значит сотворить себе кумира. Парламента сказала, что апостол Павел не забыл пороков, свойственных итальянцам, говоря о людях, которые считают себя превыше всех остальных в том, что касается чести, благоразумия и ума, и которые так утверждаются в этом мнении, что не воздают господу всего, что должны ему воздавать. И поэтому Всемогущий, оскорбленный этой дерзостью людей, возомнивших себя умнее всех, делает их еще более неразумными, чем дикие звери, и своими поступками, противными человеческой природе, они только лишний раз доказывают свое безрассудство. Лонгарина прервала ее речь, чтобы сказать, что это и есть третий грех, которому подвержены эти люди. • Поверьте, мне было очень приятно слушать все, что вы говорили, — сказала Номерфида, -ибо если те, которые почитаются самыми умными и красноречивыми, бывают наказаны и становятся глупее, чем скоты, приходится сделать вывод, что в людях смиренные, скромных и заурядных, к каким себя отношу и я, пребывает поистине ангелическая мудрость. • Уверяю вас, что я держусь такого же мнения, — сказала Уазиль, — ибо самым невежественным оказывается тот, кто считает, что знает все. • Я никогда не видел, — сказал Жебюрон, — ни одного насмешника, над которым бы потом не посмеялись, ни одного обманщика, которого бы не обманули, ни одного гордеца, который бы не был впоследствии унижен. • Вы мне напомнили, — сказал Симонто, — об истории одного обмана, — и, если бы она была более пристойной, я бы охотно Вам ее рассказал. • Раз уж мы собрались здесь, чтобы говорить правду, — воскликнула Уазиль, — то, какова бы ни была эта история, я передаю слово вам, чтобы вы нам ее рассказали. • Извольте, я готов это сделать, — сказал Симонто. Новелла пятьдесят вторая Слуга аптекаря, обогнав шедшего впереди адвоката, который постоянно с ним враждовал и которому он был рад отомстить, выронил из рукава комок мерзлого кала, завернутый в бумагу и похожий формой своей на головку сахара. Адвокат поднял его и спрятал за пазуху, после чего отправился с приятелем завтракать в таверну, где ему пришлось самому испытать и стыд и унижение, которым он хотел подвергнуть несчастного слугу. 376 Речь идет о длившейся несколько веков борьбе двух политических партий, сторонников и противников распространения императорской власти в Италии. 377 Тирельер — небольшой городок близ Алансока. Близ города Алансона жил некий дворянин, имя его было де ля Тирельер.377 Однажды утром ему понадобилось пойти в город. Это было совсем недалеко, а так как стоял трескучий мороз, он