тебя девственности? Сестра Мария поклялась, что этого не было и что, кроме него самого, никто никогда не пытался это сделать. Не это он ответил, что он не может ей поверить и что ему нужны доказательства. • Какие же доказательства я могу привести? — спросила она. • А вот какие, — ответил святой отец, — те самые, которые приводили все остальные монахини. Я ведь являюсь пастырем не только душ ваших, но и вашей плоти. Все ваши аббатисы прошли через мои руки. И тебе тоже нечего бояться, я только удостоверюсь в том, действенна ты или нет. Поэтому ляг сейчас на постель и подними платье. • Вы уже столько раз приставали ко мне и объяснялись в безумной любви, — в негодовании вскричала сестра Мария, — что я твердо убеждена, что вам хочется вовсе не удостовериться в том, что я невинна, а лишить меня невинности. Поэтому знайте, что я никогда на это не соглашусь. Тогда приор сказал, что за непослушание отлучит ее от церкви, и пригрозил, что созовет капитул и приведет ее гуда, чтобы изобличить перед всеми, ибо знает про ее связь с духовником. — Ну, если вы собираетесь опозорить меня перед людьми, — бесстрашно ответила ему Мария, — тот, кто видит и знает глубины сердца, воздаст мне великую славу. А раз вы хотите позволить себе такую низость, то пусть уж лучше я приму самые жестокие страдания, ибо я знаю, что единственный справедливый судия наш — господь бог. Приор немедленно собрал капитул и, призвав сестру Марию, велел ей стать на колени перед всеми и сказал ей раздраженно: - Сестра Мария, я огорчен тем, что ты оказалась глуха ко всем моим добрым советам и содеяна такой грех, за который, вопреки обыкновению моему, я должен наложить на тебя покаяние. Когда я допрашивал твоего духовника о тех преступлениях, в которых его обвиняют, он признался, что согрешил с тобой и случилось это именно в том месте, где вас застали свидетели. А поелику я покровительствовал тебе и сделал тебя старшей над послушницами, теперь я приказываю, чтобы ты стала самой последней из всех и чтобы отныне ты сидела на полу и ела один только хлеб и пила воду — до тех пор, пока вся обитель не признает, что покаянием этим ты искупила свой грех. Сестра Мария, которую одна из монахинь предупреждала, что если она станет в чем-либо 322 возражать приору, он заточит ее in pace, то есть навеки, выслушала это решение и воздела очи к небесам, прося господа, который помог ей удержаться от греха, помочь ей теперь вынести это жестокое наказание. Ко всему прочему, приор запретил ей свидания с отцом и матерью на три года — то есть до тех пор, пока не окончится срок наказания, — и не позволил ей писать никаких писем, сказав, что за нее эти письма будет писать обитель. 322 In расе (с миром) — формула заупокойной церковной службы; эту формулу писали на гробницах, а в некоторых монастырях так называли специальные тюремные камеры, куда заточали особенно провинившихся монахов (из таких камер им уже не суждено было выйти живыми). С этим он и уехал, а несчастная монахиня в течение долгого времени сносила наложенную на нее кару. Ее мать, которая в ней души не чаяла, изумлялась, не получая от нее писем, и сказала одному из своих сыновей, что, должно быть, дочери ее уже нет в живых, а монахини, чтобы получать годовое содержание, которое ей полагалось, решили скрыть ее смерть. И она попросила его поехать в монастырь и узнать, что случилось с Марией. Тот немедленно же туда отправился, и когда он осведомился о ней, ему, как это принято делать в подобных случаях, сказали, что сестра его уже три года как лежит в постели. Ответ монахинь его, однако, не удовлетворил, и он поклялся, что, если его не пустят к сестре, он все равно силой ворвется в монастырь и ее увидит. Решимость его всех так испугала, что они привели несчастную Марию к ограде монастыря, причем аббатиса все время стояла с ней рядом, так что она ничего не могла сказать брату о себе, кроме того, что ей было позволено. Но сестра Мария оказалась достаточно сообразительной и успела написать обо всем, что с ней за это время произошло и что вы уже знаете, присовокупив к этому рассказ о многих других хитростях приора, которыми он хотел ее обмануть, перечислять которые здесь было бы слишком долго. Добавлю только, что еще в то время, когда аббатисой была родственница Марии, приор подсылал к ней одного молодого монаха, полагая, что если девушку отвратило его собственное безобразие, она не устоит перед молодостью и красотой — и тогда страх сделает то, чего не добилась любовь, и она вынуждена будет уступить его настояниям. Но когда, застав ее одну в са