Развивая это учение, Симеон утверждал, что при соблюдении определенного канона этических правил, при постоянном совершенствовании внутренней способности созерцания, человек может достичь высших ступеней нравственного совершенствования и тогда испытать непосредственное воздействие божественной благодати, ... Я сижу в моей келейке Целодневно, целонощно, И со мной любовь незримо, Непостижно обитает: Вне вещей, вне всякой твари, Но во всем и в каждой вещи, То как жар, как пламя в блеске, То как облик светозарный, 1 Под конец же слава солнца1. Любовь и свет, нисходящие от божества, и любовь, устремленная к божеству, обусловливают восприятие божества. Не телесная аскеза, а духовное уединение, постоянное ощущение страха божьего, строжайшее послушание, ясность веры и абсолютный индивидуализм позволяют достичь единения с богом, «обожения»: ... Но ценой трудов великих Углубясь в себя, в себе же Обретаю свет искомый2. Монашеское уединение и сосредоточение всех чувств на внутреннем постижении связи с божеством делают излишним всякое знание и — помехой всякое общение с другими: «Да не разрушишь ты свой дом, стремясь помочь ближнему возвести жилище»3. Этика Симеона крайне индивидуалистична, апеллирует к исступленной, фанатичной религиозности и острием своим направлена против любого светского образования. На нее опирался Григорий Палама (1296/1297 — 1359), идейный противник Феодо-ра Метохита, непримиримый к любым отступлениям от «истинного православия» апологет мистицизма. Афонский монастырь уже в XIII в. стал центром применения учения Симеона. В нем и прошел школу Григорий Палама, изучавший эту концепцию, получившую название «исихазма», (от «исихиа» — покой, отшельни- Памятники византийской литературы IX-XIV ее. С. 129. Там же. С. 131. Цит. по: История Византии. Т. 2. С. 365.