чеников во славу православия, стихи — обращением к добродетели. Так, Игнатий (VIII-IX ее.) — сначала диакон Софийского собора в Константинополе, а затем — митрополит Никеи, автор не только жития Георгия Ама-стридского, одного из образцов житийной литературы, но и поэмы о грехопадении Адама и Евы и переложений басен Эзопа. И даже в стихах ученой монахини Касии (ок. 810 г. — конец IX в.) на первом месте — дидактизм и поучительность. Однако в содержании ее стихов свободное использование ситуаций, весьма далеких от жанра житийной литературы, представляло живые картины нравов времени. Муж некий, изувеченный и скрюченный, Плешивый, однорукий, черный, сморщенный, Хромой, кривой, глухой и заикавшийся, Заслыша брань какого-то похабника, Пропойцы, плута и головореза, — так Ответил на издевки злоязычные: В моей судьбине горькой неповинен я, Уродом уродился не своей виной. Вот ты — ты сам в своей повинен гнусности: Ведь не создатель ею наделил тебя, 1 Все сам наделал, сам терпи и сам казнись»1. В стихах Касии как само собой разумеющееся утверждалась свобода и ответственность человека за свой образ мыслей и свое поведение, выразилось искреннее чувство возмущения невежеством, глупостью, лицемерием и предательством. В стихах, осуждавших подобные пороки и особенно глупость и невежество, звучали возмущение и чувство собственного достоинства: Мне мерзостен глупец, что суемудрствует. Мне мерзостен, кто всем готов поддакивать. Мне мерзостен невежда, как Иуда сам. Мне мерзостен в речах нецеломудренный. Мне мерзостен доносчик на своих друзе2-й. Мне мерзостен речистый не ко времени2. В коротких, эмоционально насыщенных стихах была представлена целая галерея типичных для константинопольской знати характеров, очерченных одним лишь словом, той знати, которая, толпясь у трона, проводила всю Там же. С. 320. Там же. С. 319.