И я, татарского владыки дочь, Пока еще не наступила ночь, Вас излечу от вашей злой кручины. Не утаите лишь ее причины. Я верю, что поможет мне господь, Найду и травы я, что вашу плоть Истерзанную быстро исцелят». Тут птица дважды вскрикнула подряд И камнем наземь рухнула. Однако Ее с земли подобрала Нанака, И та, очнувшись в ласковой руке, Промолвила на птичьем языке: «Что благородная душа к несчастью И горю ближнего полна участья, Мы это видим в жизни каждый миг И знаем не один пример из книг. Присуща жалость душам благородным. Я вижу, о принцесса, что природным Вы свойством доброты одарены И что ко мне вы жалости полны. Вам расскажу я про свою беду Не потому, что облегченья жду, Но идя вашей доброте навстречу. Еще затем подробно вам отвечу, Чтоб оградить других от лишних слез (Как льва предупредил когда-то пес). Послушайте же исповедь мою, Покуда жизнь в себе еще таю». Пред тем, как птица начала рассказ, Нанака так слезами залилась, Что попросила та пресечь рыданья И приступила так к повествованью. «В пещере мраморной, где родилась На белый свет я в злополучный час, Жизнь ясно улыбалась мне вначале; Не знала я ни горя, ни печали, Пока не воспарила к небесам. Недалеко от нас жил сокол там, Который мне казался благородным, Хотя на деле был лжецом негодным. С таким искусством этот подлый тать Умел свой нрав предательский скрывать, Такое мне оказывал вниманье, Что избежать его очарованья Никто б не мог. Как змей из-под цветов Подстерегает, укусить готов, Так этот обольститель лицемерный, Личиной вежливости беспримерной И послушания всегда покрыт, Хранил обманный благородства вид. С красивым гробом был он схож, в котором Смердящий труп лежит, не зримый взорам. Его вся внешность так всегда полна Была притворства, что лишь сатана Проникнуть мог бы в смысл его речей,