Как меч холодный в грудь его проник, Дрожа от гнева, бросил свой тайник; Едва он брата речь уразумел, Как, обезумев, бледный словно мел, Он поднялся из-за густых ветвей: «Арсита подлый! Подлый лиходей! Ты пойман. Даму любишь ты мою, Из-за которой муку я терплю. Ты кровь моя, ты названый мой брат, - Уже корил тебя я в том стократ, - Оплел ты ложью герцога Тезея, Чужое имя принял, не краснея, Иль сам умру я, иль тебя убью. Тебе ль любить Эмилию мою? Один люблю я, и никто другой. Я — Паламон, смертельный ворог твой. Хоть чудом я избавился от пут И хоть со мною нет оружья тут, Я не боюсь тебя! Погибнешь ты Иль бросишь об Эмилии мечты. Так выбирай. Ты не уйдешь, злодей». Арсита в грозной ярости своей, Его узнав и слыша эту речь, Свиреп, как лев, из ножен вынул меч. «Клянусь, — он молвил, — господом всевластным! Не будь ты одержим безумьем страстным И будь ты тут с оружием своим, Из рощи ты бы не ушел живым, А здесь погиб бы от руки моей. Я отрекаюсь ото всех цепей, Которыми сковали наш союз. О нет, глупец, любовь не знает уз! Ее люблю тебе наперекор, Но так как ты ведь рыцарь, а не вор И даму порешил добыть в бою, То завтра же — я слово в том даю - Тайком от всех я буду в этом месте, Как рыцарской моей пристойно чести. И лучшую тебе доставлю сбрую, А для себя похуже отберу я. Тебе дам на ночь пищу и питье И для ночлега принесу белье, И если даму ты добудешь с бою И буду я в лесу убит тобою, Она — твоя, коль нет других препон». «Согласен я», — ответил Паламон. И разошлись, друг другу давши слово Сойтись в дубраве той же завтра снова. О Купидон, чьи беспощадны стрелы! О царство, где не признают раздела! Недаром говорят: в любви и власти Никто охотно не уступит части, Познал Арсита это с Паламоном. Арсита мчится в город быстрым гоном. А поутру, в передрассветный час,